Несостоявшийся альянс. Александр II в мечтах о реформах и о союзе с Францией
В январе 1857 г., в самом начале своего царствования, приступая к подготовке реформ, которые позднее будут названы «Великими», Александр II писал брату Константину: «Я вижу в союзе с Францией залог будущего спокойствия Европы». Не только царю, но и многим современникам в эти годы казалось, что поворот России от традиционной дружбы с консервативными монархиями, Австрией и Пруссией, к альянсу с прогрессивной, как считалось тогда, Францией придаст динамизм российской внешней политике и создаст благоприятную обстановку для преобразований в стране. Франция также не скупилась в эти годы на знаки внимания к России (по крайней мере, внешние). В августе 1856 года, во время коронационных торжеств в Москве, многие современники подметили, что посол Второй Империи граф Шарль де Морни (сводный брат Наполеона III) задолго до приближения к Успенскому собору первым из иностранных дипломатов вышел из кареты и оставшийся путь проделал пешком, всячески демонстрируя уважение к России и молодому царю. 1 Казалось бы, складывалась основа для заключения союза между двумя странами, столь отличавшихся друг от друга с точки зрения и своих внешнеполитических приоритетов, и своего внутреннего устройства. Однако минуло всего несколько лет, и от радужных надежд не осталось и следа.
В 1870 г., во время франко-прусской войны, Александр II, давно распрощавшийся с иллюзиями относительно Франции, выказывал неприкрытую симпатию по отношению к ее победоносной сопернице. «Я, как и Вы, оплакиваю новые потери славной прусской гвардии», — писал царь своей тетке, великой княгине Елене Павловне, урожденной принцессе Вюртембергской. Мольбы о помощи, с которыми к России обращалась Франция, не находили ни малейшего сочувствия в душе императора. «А Кремль, который они взорвали!» — в сердцах написал Александр на дипломатической депеше, извещавшей о призыве французского правительства к странам Европы выступить против обстрела Парижа тяжелой артиллерией. 2 Чем же был вызван подобный перелом? Почему сближение России и Франции, на которое возлагалось столько надежд во второй половине 1850-х гг., закончилось ничем?
***
Прежде чем ответить на этот вопрос, нужно коснуться другой, не менее важной проблемы: почему же все-таки российское правительство так стремилось в эти годы к сближению с империей Наполеона III? Здесь надо отметить, что Франция не просто была главным противником России в недавно закончившейся Крымской войне — она традиционно рассматривалась российскими «верхами» как очаг революционной заразы, носитель и распространитель идей народного суверенитета и парламентаризма, органически чуждых российскому самодержавию. Значительная часть французского общества — по крайней мере, со времен выхода в свет знаменитой книги маркиза Астольфа де Кюстина — была настроена враждебно по отношению к России, видела в ней душителя политической свободы, «жандарма Европы». И, тем не менее, Россия потратила немало сил на то, чтобы установить доверительные отношения с Францией. История неудавшегося альянса представляет интерес по целому ряду причин — она позволяет понять особенности положения «империи царей» на международной арене, специфику мотивов, которыми та руководствовалась во внешнеполитической деятельности. Мотивы же эти во второй половине 1850-х гг. определялись сложным сплетением факторов геополитического, военно-стратегического, идеологического и даже эмоционально-психологического характера.
Важнейшую роль играло крайне резкое, бескомпромиссное отрицание всего, что было связано с предыдущей эпохой — долгим правлением Николая I, которого во второй половине 1850-х гг. обвиняли буквально во всех грехах и бедах России. Одна из самых расхожих претензий заключалась в том, что «Дон Кихот самодержавия» неверно выбирал приоритеты внешнеполитической деятельности, слепо держался за союз с Австрией и Пруссией, основанный, как полагали многие в то время, исключительно на устаревших принципах династической солидарности. Надо сказать, что для недовольства были вполне реальные причины. Австрия, как известно, заняла во время Крымской войны враждебную по отношению к России позицию, сильно поспособствовав поражению «империи царей». Бурлящая переменами Франция казалась по контрасту с Австрией и Пруссией воплощением всего нового, прогрессивного, воспринималась как носитель той самой современности, к которой Россия столь страстно стремилась на волне великих реформ. Немаловажную роль сыграл и традиционно присущее России стремление копировать порядки победоносного противника. 3 Преобразование российских государственных учреждений в начале XVIII в. по шведскому образцу, а в начале XIX в. — по образцу порядков, царивших в империи Наполеона I, было во многом вызвано эффектом Нарвы и Аустерлица. Соответственно, и после падения Севастополя империя Наполеона III стала для российских государственных деятелей образцом для подражания.
Говоря о российских государственных деятелях, т.е. о высокопоставленных бюрократах, занимавшихся разработкой Великих реформ, необходимо отметить, что их в государственном устройстве II-й Империи особо привлекал один специфический момент. Выстроив систему сильной монархической власти и в то же время опираясь на принцип народного суверенитета, хитроумный Наполеон III сумел, как казалось тогда многим, искусно найти баланс между авторитаризмом и дозированным допуском свобод в жизнь общества, обеспечивающих динамичное, поступательное, и в то же время не выходившее из-под контроля властей, развитие. Именно такой вариант социально-политического устройства и был идеалом для творцов Великих реформ — бюрократов, которых в отечественной историографии принято именовать «либеральными», но за которыми на Западе упорно не признают либерализма, называя их лишь «просвещенными». Очень многое в устройстве Второй Империи послужило образцом для российских преобразований 1860-70-х гг. — от крестьянской реформы, ориентировавшейся на создание в России массы монархически настроенных крестьян — мелких собственников, до реформы цензурной, совмещавшей ограниченную свободу слова с административными наказаниями за неугодные правительству публикации. 4
Разумеется, причины, толкавшие во второй половине 1850-х гг. Россию к сближению с Францией, не ограничивались внутриполитическими, идеологическими и эмоционально-психологическими мотивами. Большую роль играли и чисто дипломатические расчеты. Имело место стремление оторвать Францию от Англии, которая и после Крымской войны продолжала занимать крайне враждебную по отношению к России позицию — в частности, планировала создание на Северном Кавказе особого «Черкесского государства» под своим протекторатом, поддерживала мятежных горцев деньгами, оружием и боеприпасами. 5 Но главным, видимо, было стремление наказать руками Франции неблагодарного союзника — Австрию, отношения которой с Францией неуклонно ухудшались из-за соперничества в Северной Италии. В этих условиях недавние противники решили пойти на сближение. В сентябре 1857 г. в Штутгарте состоялась встреча Наполеона III и Александра II, заложившая основу для начала переговоров между двумя державами.
Спустя год переговоры были продолжены в Варшаве, куда для свидания с царем прибыл принц Жером Наполеон, двоюродный брат французского императора. Наконец, в феврале 1859 г. было подписано соглашение, согласно которому Россия обязалась во время войны Австрии с Францией соблюдать благожелательный по отношению к последней нейтралитет. В войне, разразившейся в апреле и продолжавшейся четыре месяца, Австрия потерпела серьезное поражение. В России ликовали — австрийским «иудам» был нанесен удар, не потребовавший со стороны России никаких усилий.
франко-австрийская война 1859 г. битва у Сольферино
В битве при Сольферино 24 июня 1859 г. объединенные силы Франции и Сардинского королевства наголову разбили 120-тысячную австрийскую армию
Казалось, что русско-французский альянс начал приносить плоды, и вскоре должны были его последовать новые, практически ощутимые результаты. Однако для России дело так и ограничилось сугубо эмоциональным, платоническим удовлетворением от наказания Австрии. Вскоре выяснилось, что развивать отношения с Россией, переводить их в практическую плоскость у Франции нет ни желания, ни возможности, и отношения между двумя государствами неизбежно начали охладевать. На то был ряд причин.
Прежде всего, для России главной целью альянса с Францией было добиться отмены (или, по крайней мере, смягчения) ограничительных статей Парижского мира, завершившего Крымскую войну. Согласно этим статьям, Россия, как известно, лишалась права держать военный флот и крепости на берегах Черного моря. Для Петербурга отмена ограничительных статей была жизненно необходима. Франция же пойти на это никак не могла — тогда бы оказалась подорвана основа, разрушена сердцевина политики Наполеона III, стремившегося обеспечить своей империи безусловное доминирование в континентальной Европе. Во взаимоотношениях с Россией Франция избрала тактику маневров, проволочек, ухода от обсуждения принципиальных вопросов, что со временем вызывало все более острое недовольство российских «верхов». «Содействие, которое оказывал нам тюильрийский кабинет, сказать по правде, было неискренним и весьма ограниченным», — с горечью констатировал в 1867 г. канцлер А.М. Горчаков, ближайший сподвижник Александра II и последовательный франкофил. 6 В конечном счете, пересмотр статей парижского мира будет достигнут не в рамках союза с Францией, а в результате ее поражения, благодаря военным успехам ее противника — Пруссии.
Вторая — и значительно более важная — причина, способствовавшая подрыву альянса России и Франции, заключалась в том, что те самые «прогрессивность» и «современность», столь соблазнительным воплощением которых казалась Франция, очень быстро обернулись против России на внешнеполитической арене. Дело в том, что важнейшим воплощением «современных» тенденций во внешней политике Наполеона III была поддержка им национальных движений в различных регионах Европы, а это неизбежно должно было ударить по Российской империи с ее полиэтничным по составу населением. Ближайшим кандидатом на роль объекта опеки со стороны Франции была, разумеется, Польша, и меры в ее поддержку не замедлили явиться. О своей озабоченности «польским вопросом» Наполеон III счел необходимым заявить сразу после того, как начались переговоры с Россией. «Со мной осмелились заговорить о Польше!» — с гневом произнес Александр II после штутгартского свидания с императором французов, когда процесс сближения двух стран еще переживал свой «медовый месяц». Однако это были, что называется, еще «цветочки».
«Ягодки» явились позже, когда в январе 1863 г. — в том числе и под влиянием слухов о неизбежном вмешательстве могущественных европейских держав во внутренние дела России — на землях бывшей Речи Посполитой, пребывавших в составе Российской империи, разразилось восстание. Уже в марте Англия, стремившаяся создавать России проблемы на всех направлениях внешней политики, выступила с нотой в поддержку повстанцев. К Англии присоединилась Австрия, а также, к величайшему разочарованию русских франкофилов, и Франция, которая, казалось бы, являлась союзником Петербурга. В июне 1863 г. последовала вторая нота Англии и Франции с требованием немедленного заключения перемирия и передачи вопроса об устройстве Польши на обсуждение международной конференции. России предлагали объявить повстанцам полную и всеобщую амнистию, ввести в Польше законодательное представительство, передать полякам важнейшие государственные должности, сделать польский единственным языком администрации и преподавания. По справедливому замечанию историка Олега Айрапетова, «принятие этих требований и их реализация на практике имели бы единственным следствием отторжение Польши от Российской империи», причем — следует добавить — вместе с землями «до Днепра и до Двины», населенными преимущественно восточнославянским православным населением, на которые также претендовали повстанцы. 7
Драматизма ситуации добавляло и то обстоятельство, что демарши западных держав вполне могли обернуться войной, к которой Россия, после Крымского поражения, была совершенно не готова. Положение спасла реакция российского общества, единодушно поддержавшего правительство. Наиболее последовательным защитником государственного единства России выступил знаменитый редактор «Московских ведомостей» М.Н. Катков, обретший в эти дни огромную популярность. Опираясь на поддержку общества, российское правительство решительно отвергло требования западных государств. К началу 1864 г. с польским восстанием было покончено.
Но конец пришел и прежним надеждам на сближение с Францией. Открытого разрыва не произошло, однако взаимное охлаждение неуклонно нарастало. Серьезно поспособствовало подобному развитию событий и покушение на Александра II в Париже, куда тот прибыл на Всемирную выставку 1867 г. Стрелял участник восстания 1863 г. Император не пострадал, но одобрительная реакция широких кругов французского общества на покушение показала всю тщетность надежд на прочный союз между двумя государствами. Одновременно укреплялись (точнее, возрождались) дружественные отношения с Пруссией, к которой Александр II продолжал испытывать, несмотря на все свои реформаторские порывы, глубокую симпатию. Здесь сказывались и родственные связи — российский император по материнской линии был племянником прусского короля — и чувства традиционной монархической солидарности, которые царю-реформатору были присущи ничуть не в меньшей степени, чем его «реакционному» отцу.
покушение на Александра II в Париже в 1867 г.
Покушение на Александра II в Париже в 1867 г.
Под влиянием всех этих обстоятельств былые надежды на сближение России и Франции окончательно рассеялись, а во время франко-прусской войны обозленный Александр II открыто занял антифранцузскую позицию. Органически присущие царю традиционно-монархические симпатии со всей силой вышли в эти дни на поверхность. Российский император, по замечанию Л.Г. Захаровой, «не скрывал своей радости при получении каждой телеграммы о победе германских войск; немедленно посылал королю Вильгельму поздравительные телеграммы, а временами – георгиевские кресты, притом в таком большом количестве, что щедрость эта возбуждала в петербургском обществе недовольство и насмешки». 8 После разгрома Франции Россия, как известно, воплотила в жизнь свою давнюю мечту — опираясь на поддержку Пруссии (а затем — объединенной Германии), объявила об отказе соблюдать ограничительные статьи Парижского мира. В 1871 г. решение России подтвердила Лондонская конференция. Еще через два года оформился так называемый «Союз трех императоров» (России, Германии и Австро-Венгрии), знаменовавший серьезные изменения во внешней политике России.
По форме «Союз трех императоров» мог казаться возрождением международной системы, существовавшей во времена Николая I, однако содержательная основа нового альянса была существенно иной. Россия использовала (или, по крайней мере, старалась использовать) «Союз» прагматически, для защиты своих национальных интересов — стремясь не допустить сближения Англии и Австрии, обеспечить себе хотя бы относительную свободу рук на Балканах и в Средней Азии. До известной степени ей это удалось сделать — наличие «Союза трех императоров» оказалось не лишним для России во время военных действий против Хивинского ханства и в период русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг. В то же время петербургский кабинет не позволял объединенной Германии окончательно разгромить Францию, сдерживая агрессивные выпады Бисмарка против Третьей республики.
По сути, российские «верхи» к концу правления Александра II методом проб и ошибок пришли к заключению, которое в сжатом виде изложил в письме к наследнику престола, будущему Александру III, его бывший наставник — восходящая звезда бюрократического небосклона К.П. Победоносцев. «Как давно нам надо было понять, — писал Победоносцев Александру Александровичу в разгар нового Восточного кризиса в октябре 1876 г. — что вся наша сила в нас самих, что ни на одного из так называемых друзей и союзников нельзя нам положиться, что всякий из них готов на нас броситься в ту же минуту, как только заметит нашу слабость или ошибку. А мы все к ним льнем, все на них глядим, все от них хотим заимствовать — и не заботимся в себе собирать свою собственную силу». 9 Постепенно (хотя и далеко не во всех случаях) в действиях российской дипломатии начал брать верх прагматизм, стремление использовать в своих интересах противоречия между западными государствами. Одним из примеров подобного прагматического подхода к вопросам внешней политики станут политический союз и полноценное военное соглашение, заключенные Россией с Францией — теперь уже республиканской — в начале 1890-х гг.
Однако это уже совсем другая история.
Notes:
Захарова Л.Г. Александр II //Российские самодержцы. 1801-1917. М.: Международные отношения, 1993. С. 180. ↩
Там же. С. 203-204. ↩
См. об этом: Никонов В.А. Российская матрица. М.: Русское слово, 2014. С. 112, 505. ↩
Захарова Л.Г. Самодержавие и реформы в России. 1861-1874 гг. //Великие реформы в России. 1856-1874. М.: Изд-во МГУ, 1992. С. 35. Чернуха В.Г. Правительственная политика в отношении печати. 60-70-е гг. XIX в. Л.: Наука, 1989. С. 36, 43. ↩
История внешней политики России второй половины XIX в. М.: Международные отношения, 1999. С. 66. ↩
История внешней политики России. С. 60. Тюильрийский дворец — резиденция французских королей, затем — представителей династии Бонапартов. Сожжен в 1871 г. парижскими коммунарами. Остатки дворца были разобраны по решению парламента Французской республики, решившего не восстанавливать Тюильри как символ монархического прошлого. ↩
Айрапетов О.Р. Внешняя политика Российской империи. М.: Европа, 2006. С. 244. ↩
Захарова Л.Г. Александр II. С. 203. ↩
Письма Победоносцева к Александру III. М.: Новая Москва, 1925. С. 56 (письмо от 18 октября 1876 г.). ↩
